Мягкое Место и Дьявол во плоти #
Желающие возглавить крестьянское движение нашлись и без него. Более всех преуспел Томас Мюнцер, которого Эрих Хонеккер называл «одним из лучших сынов немецкого народа», а Маркс и Энгельс считали одним из своих предшественников. Проповедник из города Цвиккау, Мюнцер взял на вооружение учение тамошних пророков, о которых мы писали ранее. Энергичный и неспокойный молодой человек, талантливый демагог, он в короткие сроки сумел сплотить вокруг себя народные массы. Свирепость и радикализм его пропаганды как нельзя лучше соответствовали свирепости и радикализму народных настроений. Царство Божие, по Мюнцеру, должно быть построено на земле, а то, что оно берется силой, написано уже в Библии. Впрочем, Писание Мюнцер не очень жаловал, ставя превыше всего божественное откровение. «Это истинно апостольский, патриархальный и пророческий дух — ждать видений и доверяться им». Отныне власть будет принадлежать избранным — тем, кто способен разговаривать с господом богом напрямую. Восстания вспыхивают там и тут; Мюнцер собирает большое войско, чтобы сокрушить власть имущих. «Народ будет свободен, и Бог будет единственный господин над ним». Не так давно Лютер переступил во имя религии через духовную власть, не решившись, однако, переступить через власть светскую, более того, апеллируя к последней. Мюнцер идет дальше: он переступает через светскую власть, а вместе с нею — и через Лютера, которого иначе как «Братец Боров» или «Мягкое Место» он не называет. Обращаясь к крестьянам, он восклицает:
«Пусть кровь не остывает на вашем мече!»
Лютер встревожен не на шутку. «Кто видел Мюнцера, тот может сказать, что видел дьявола во плоти в крайней его лютости», — напишет он позднее. Как же должен был он терзаться, ощущая римских реакционеров гораздо более близкими по духу, чем продолжателей его дела. Римская курия злорадствует: именно о таком развитии событий она предупреждала.
Лютер проникается жгучей ненавистью к разбушевавшейся черни и подстрекающим ее демагогам. В своем печально известном трактате «Против разбойников и кровопийц крестьян» он призывает князей уничтожать мятежников «как бешеных собак». «Всякий, кто может, коли, дави, души их тайно и открыто, ибо нет ничего более гибельного, вредоносного и сатанинского, чем бунт». Князья не заставили себя уговаривать. Восстание Мюнцера было жестоко подавлено. Пять тысяч человек из его восьмитысячного войска были изрублены, а сам он обезглавлен после чудовищных пыток.
Крестьянство, поставленное в еще более униженное положение, смотрело теперь на Лютера, как на предателя, продавшегося князьям. А ведь совсем не давно о нем говорили как о святом, новом апостоле, даже новом мессии. Лютер не собирался отступать ни на шаг. «Я, Мартин Лютер, убил всех погибших в восстании крестьян, потому что приказывал убивать их. Кровь их да падет на мою главу. Но я сделал это потому, что Господь приказал мне говорить так». Он умел отвечать за свои слова.
В том же 1525 году Лютер сочетается браком с Катариной фон Бора, одной из «разагитированных» им монахинь. Менее всего в их союзе было романтики, однако он оказался прочным и основательным, постепенно исполнившись тихой бюргерской любви. Лютеру явно доставляло удовольствие быть отцом и главой семейства.
Интересно, что дальним родственником и отдаленным потомком реформатора якобы является революционер Карл Либкнехт, соратник Ленина и Розы Люксембург. Бунтарская кровь не разбавляется.
Женитьба Лютера обогатила немецкую литературу многочисленными афоризмами на тему брака. На афоризмы Лютер был скор и плодовит. Крылатыми изречениями, емкими и остроумными, исполнены «Застольные разговоры Лютера», — записи, сделанные студентами доктора во время приема им пищи.
Пищу бывший монах поглощал усердно и со вкусом. Он сильно располнел и исполнился столь несвойственной ему ранее благости. Выпить он любил не менее, чем покушать. «Под рукой у Лютера всегда была мерная кружка с тремя кольцами. Первое, по его словам, олицетворяло десять заповедей, второе — апостольский символ, а третье — молитву «Отче наш». Лютеру доставляло огромное удовольствие то, что он способен был осушить кружку вина вплоть до молитвы «Отче наш», в то время как Агрикола не мог преодолеть десять заповедей. Однако нигде не упоминается, что его хотя бы раз видели пьяным», — сообщает Бейнтон.
