Системный администратор

Системный администратор #

Сталин, об этом часто и справедливо говорят, выдвигался и поддерживался в первую голову как противовес Троцкому, в котором старые партийцы с большим опасением подозревали потенциального «красного Бонапарта». Нас, впрочем, мало интересуют хитросплетения многократно обсужденных партийных большевистских интриг; их результат нам известен, и, кажется, вполне увязывается с общими законами такого рода противостояний. Гораздо более занимателен вопрос о том, существовало ли принципиальное различие между теми направлениями развития советского государства, которые олицетворяли Сталин и Троцкий, если да, то какое направление было предпочтительней и насколько вероятной была альтернатива. К сожалению, ответить на него однозначно и достоверно уже не представляется возможным.

Альтернативная история: Сталин и Троцкий. Рисунок Товарища У

Сам Троцкий считал факт своего поражения исторически обусловленным и неизбежным. «Сталинизм, — говорил он, — это прежде всего работа безличного аппарата на спуске революции». «Было бы наивностью думать, — писал он в другом месте, — будто неведомый массам Сталин вышел внезапно из-за кулис во всеоружии законченного стратегического плана. Нет, прежде еще, чем он нащупал свою дорогу, бюрократия нащупала его самого. Сталин приносил ей все: нужные гарантии: престиж старого большевика, крепкий характер, узкий кругозор и неразрывную связь с аппаратом, как единственным источником собственного влияния. Успех, который на него обрушился, был на первых порах неожиданностью для него самого. Это был дружный отклик нового правящего слоя, который стремился освободиться от старых принципов и от контроля масс и которому нужен был надежный третейский судья в его внутренних делах. Второстепенная фигура пред лицом масс и событий революции, Сталин обнаружил себя, как бесспорный вождь термидорианской бюрократии, как первый в ее среде».

В упорстве, с которым Лев Давыдович повторял свои слова об исторической неизбежности, есть, конечно, громадный элемент личной горечи, стремления оправдаться перед самим собой, убедить себя в том, что другой исход борьбы был невозможен. Между тем, для собственной победы Троцкий сделал крайне мало. Сказалась не только вера в историческую необходимость, но и нежелание работать с людьми напрямую, на самых низовых уровнях взаимодействия, выходя за пределы чисто должностных указаний и директив. Всякий сознательный политик относится с настороженностью к человеческому фактору; у Сталина эта настороженность была развита еще сильнее, чем у Троцкого, но последний выказывал в отношении человеческого фактора не только настороженность, но и недооценку. Эта недооценка оказалась для него фатальной. В то время как Сталин формировал антитроцкистские редуты во всех слоях партии, трибун революции впал в отстраненную депрессию и не предпринимал никаких шагов, чтобы его остановить. Когда Троцкий мобилизовал, наконец, свои силы, было уже поздно.

Впрочем, не совсем самостоятельная роль Сталина в начале противостояния, подмечалась Троцким совершенно справедливо. Упрочение персонального влияния Кобы, таким образом, требовало огромного искусства. Черчилль, кажется, сказал, что большим его достоинством явилась способность уничтожать одних своих врагов руками других таковых же. Однако этот комплекс второго лица — комплекс в первую голову политический, а не психологический — не мог не сыграть своей роли в характере сталинской власти.

В своих воспоминаниях о Ленине, написанных сразу после смерти Владимира Ильича, Сталин как будто проговаривается, какой стиль руководства кажется ему наиболее приемлемым:

«Принято, что “великий человек” обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причём перед появлением “великого человека” члены собрания предупреждают: “тсс… тише… он идёт”. Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведёт беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами конференции. Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил».

После Ленина, величие которого воспринималось как нечто само собой разумеющееся и который, тем не менее, безо всякого вреда для своего авторитета мог заниматься «нарушением некоторых необходимых правил», уважаемому вовсе не столь беззаветно Иосифу Виссарионовичу пришлось хорошенько поработать над тем, чтобы его появления ожидали «с замиранием сердца». Пастернак писал о Ленине: «Он управлял теченьем мыслей, и только потому — страной». Управлять теченьем мыслей Сталин не мог, хотя и изо всех сил стремился к этому. Укрепившийся к двадцать четвертому году на ключевых позициях, сосредоточивший, по мнению Ленина, «в своих руках необъятную власть», он, тем не менее, не имел и десятой доли ленинского авторитета. Между тем, масштаб стоящих перед ним задач был громаден. Владимир Ильич, остававшийся кумиром Сталина даже после того, как выразил свое не самое лучшее к нему отношение, сказал некогда: «Погибнуть или на всех парах устремиться вперед. Так поставлен вопрос историей».

Сталин погибать не хотел. Он прекрасно понимал громадную ответственность, возложенную на него историей. Теперь ему предстояло давать ответы на вопросы времени; а вопросы эти были не самые спокойные. Страна только-только начала приходить в себя после гражданской войны, которую Сталин совершенно справедливо называл также войной отечественной. Однако на горизонте уже маячила новая война, война, грозившая стать (и ставшая, как мы сегодня знаем) еще более кровопролитной. Окончательно понимание этого пришло в начале тридцатых; Троцкий, высланный из страны в двадцать девятом году, активно привлекал к этому внимание, объявляя Сталина пасующим перед угрозами эпохи бюрократом. По сути дела, у Советского государства не было времени на то, чтобы передохнуть и как-то зализать полученные раны. Ленин с его авторитетом мог и в такой ситуации позволить себе иметь оппозицию. Существование оппозиции для власти, как ее понимал Сталин, означало серьезную угрозу. Нужно было подавить ее раз и навсегда. И Сталин действовал наверняка.

Как известно, основные приемы real politic были сформулированы и утверждены задолго до Макиавелли. Диоген Лаэртский цитирует в своем труде о жизни, учениях и изречениях знаменитых древнегреческих философов такое письмо Фрасибула, милетского тиранна, своему коллеге Периандру:

«Посланцу твоему я не дал никакого ответа, но повел его на ниву и стал при нем сбивать посохом и губить не в меру выросшие колосья, и если ты его спросишь, он ответит, что слышал и что видел. Ты же делай как я, если хочешь упрочить свою распорядительскую власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен».

Сталин, как рассказывал его соратник Молотов, был очень даже подкован в истории Древней Греции. Читал он или не читал переписку Фрасибула с Периандром, но в конечном счете он стал действовать именно в соответствии с ней. Уничтожая старых большевиков, Сталин тем самым легитимировал себя как единственного полноправного властителя. С великим усердием были ликвидированы наиболее пассионарные кадры партии самых разных взглядов и «уклонов», готовые отвечать за эти взгляды и придерживающиеся их не только на словах, но и на деле. Строительство новых форм общественной жизни требует величайшей интеллектуальной смелости и величайшего умения исторической импровизации; но тот же Молотов на склоне лет говаривал, что Сталин был замечательным тактиком, однако посредственным стратегом.

Новый, стремительно нарождающийся бюрократический слой, на который неизбежно опирался Сталин в своей политике, видел в нем осуществление своих надежд. Но Иосиф Виссарионович считал себя в первую голову революционером. Именно это обусловило его особую политику в отношении взращенной им бюрократии.

«У Сталина очень хороший брэндинг и прекрасное позиционирование, — пишет замечательный сетевой публицист Михаил Вербицкий о современном имидже Сталина. — Сталин позиционируется как защитник простого человека, а жертвы сталинских репрессий — как привилегированный советский чиновный класс, от которого страну никак не защитить, кроме как репрессиями». Именно так, пожалуй, и воспринимал сам Сталин свое своеобразное взаимодействие с бюрократией, крестным отцом которой он стал, взаимодействие, характеризовавшееся регулярным кровавым «перетряхиванием» чиновных кадров. Однако на каждом витке такого перетряхивания бюрократия становилась все более импотентной профессионально, идеологически и нравственно — при том, что уже по сути своей она изначально обнаруживает к этому склонность. Будто бы подозревая в каждом чиновнике будущего прораба перестройки, Сталин уничтожал его… руками нового потенциального прораба. Именно так: и прорабы перестройки, и идеологически поддержавшие их шестидесятники любят говорить, что родом они из хрущевской оттепели — но сама хрущевская оттепель родом из сталинской шинели.

При всей свирепости своей политики Сталин не мог не стать выразителем чаяний именно этого чиновничьего слоя — он не мог управлять страной, зависая в безвоздушном пространстве. Как весьма прозорливо предупреждал Троцкий, Сталин мог достичь своего лидерства в большевистской партии, лишь уничтожив эту партию посредством утвержденного им повсеместно бюрократического аппарата, опираясь на этот аппарат и во многом становясь выразителем его интересов. Хорошей иллюстрацией к этому является то, как быстро Сталин отменил аскетическое ленинское положение о максимуме, согласно которому член правительства не мог получать жалование, большее средней заработной платы рабочего. Новорожденная бюрократия обросла множеством привилегий, приобретя, однако, вместе с ними перманентную угрозу репрессий. Напыщенно называя партию «орденом меченосцев», генеральный секретарь сделал все, чтобы превратить ее в сборище неспособных к какой-либо идеологии, корыстных и узколобых сверхобывателей.

«Есть одна отрасль науки, знание которой должно быть обязательным для большевиков всех отраслей науки, — говорил товарищ Сталин в марте 1939 года на XVIII съезде ВКП(б), — это марксистско-ленинская наука об обществе, о законах развития общества, о законах развития пролетарской революции о законах развития социалистического строительства, о победе коммунизма. Ибо нельзя считать действительным ленинцем человека, именующего себя ленинцем, но замкнувшегося в свою специальность, замкнувшегося, скажем, в математику, ботанику или химию и не видящего ничего дальше своей специальности. Ленинец не может быть только специалистом облюбованной им отрасли науки, — он должен быть вместе с тем политиком-общественником, живо интересующимся судьбой своей страны, знакомым с законами общественного развития, умеющим пользоваться этими законами и стремящимся быть активным участником политического руководства страной. Это будет, конечно, дополнительной нагрузкой для большевиков специалистов. Но это будет такая нагрузка, которая окупится потом с лихвой».

Товарищ Сталин лукавил. В созданной им системе власти можно было быть лишь пассивным участником политического руководства страной, — но даже пассивность не давала гарантий безопасности.

Иосиф Виссарионович Сталин

Схема власти, к которой пришел Сталин, гениально проста: он тиранил бюрократию, которая, в свою очередь, тиранила народ. Это позволяло, помимо всего прочего, выступать ему в роли заступника перед лицом народных масс и в роли праведного революционера перед самим собой; в этом была та народность Сталина, которая до сих пор делает его актуальной фигурой. Конечно, сводить строй сталинского Советского Союза, не говоря уже о более ранних и более поздних временах, исключительно к тирании, было бы как минимум пошлым примитивизаторством. Однако сталинская тирания наложила громадный отпечаток на историю коммунистического государства и, отстояв его перед лицом насущных опасностей, в конечном итоге фатально подорвала его жизнеспособность. Атеистическое коммунистическое государство было по сути своей не просто религиозным, но сверхрелигиозным. Сталинизм укрепил это государство в его «физической», материальной ипостаси (отдельный и очень болезненный разговор, какой ценой это было достигнуто), но уничтожил веру в основополагающий принцип, на котором зиждилось это государство. Вот поучительнейшая история о роли духа в народной жизни!

Не Сталин, а вернее сказать, вовсе не только Сталин создал советское государство. Но Сталин в огромной мере создал человека, который явился решающим «винтиком» государства — человека управляющего.

Самое мудрое, что сказал Иосиф Виссарионович — это знаменитое «кадры решают все». Однако те кадры, которые он выковал, были в лучшем случае ильфо-петровскими бухгалтерами берлагами. Именно они в конце концов и решили все в 1991 году, растащив по кусочкам великое государство, своей ролью в строительстве которого он так гордился.

В народе, при их главенстве в сталинскую эпоху, тем не менее, продолжал весьма искусно поддерживаться пафос строительства нового мира и великих трудовых достижений. А за пределами страны поддерживалась легенда об этом пафосе, вовсе не далекая от действительности. Говоря сегодняшним языком, режим Сталина во многом являлся замечательно функционировавшей «подставой». Героизм и энтузиазм, наследованные от революционной эпохи, были по-прежнему впечатляющими. Однако их плодами пользовались и распоряжались постреволюционные сталинские соколы.

Народ, пусть не весь, но значительная его часть, все же возлюбил Сталина. Крутой революционер, творящий над этим народом насилие во имя первой в мире революционной империи (в самом словосочетании «революционная империя» заложена сталинская политическая смерть), создатель нового правящего слоя, он воспринимался людьми на уровне старого доброго царя-батюшки. Измученный войнами и свалившейся на его плечи ответственностью, народ не только не отошел от своего бессознательного, но и ухватился за него как за последнюю спасительную соломинку. Его любят по сей день именно как монарха, монарха в духе гениального сатирического стихотворения Алексея Константиновича Толстого:

Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец,
Но у меня есть палка,
И всем я вам отец».

Иосиф Виссарионович частенько выражался в том смысле, что самым большим позором для политика является похвала его врагов. Изничтожая с лютой беспощадностью своих белогвардейских врагов, слышал ли он их фанатические похвалы в свой адрес?

Сталинский статус обусловливал не только внутреннюю, но и внешнюю его политику. В Коммунистическом Интернационале, который он фактически был вынужден возглавить, гораздо более популярен был Троцкий, известный всему миру говорун и старый соратник Ленина (интересно, что на самом деле Сталин стал разделять взгляды Ленина гораздо раньше и, в сущности, ни разу не позволил себе встать к Владимиру Ильичу в сколько-нибудь серьезную оппозицию ни во времена ленинского подполья, ни во времена ленинской власти). Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), поначалу не очень хорошо известный даже в самой Стране Советов, явно проигрывал. Перестраивая под себя Интернационал, этот грандиозный союз коммунистических революционеров, новый вождь Советов в конечном итоге похоронил его: учреждение такого рода никак не могло являться инструментом чьей-то единоличной власти. Крах мечты о мировой революции состоялся окончательно в 1933 году, когда к власти в Германии пришел радикальный антикоммунист Адольф Гитлер. Злокозненный эмигрант, Троцкий сравнивал восприятие Сталиным Гитлера с поведением кролика перед удавом. Это было как минимум преувеличение; верно, впрочем, и то, что Гитлер обладал исключительной мощью личности и был создателем исключительно мощного движения. Взяв курс на тоталитарное единовластие, Сталин уже не мог противопоставить Гитлеру мировую революцию; коммунизм под его руководством вновь становился призраком коммунизма. То же касалось не только гитлеровской Германии, но и прочих империалистических держав. И тогда Советское государство, стоявшее в авангарде сопротивления империалистической системе, Иосиф Сталин пожелал вписать в саму эту систему.

Это было роковое противоречие. Тот, кто принимает чужие правила игры, неизбежно в этой игре проигрывает. Сталин начал корректировать радикальную идеологию молодого Совдепа «применительно к подлости» окружающих акул. Чувствующий себя неуверенно среди международных фанатов коммунизма, за каждым из которых ему мерещился троцкист, Сталин охотнее шел на контакт с Гитлером, а потом с Черчиллем, нежели с ними. Конечно, время махать перед буржуинами буденовской шашкой ушло безвозвратно. Но это вовсе не означало, что следует откровенно сдавать своих самых преданных союзников и единомышленников во имя «стабильных взаимоотношений» с теми странами, в которых они представляли собой реальную силу, тем более что стабильность этих взаимоотношений имела особый привкус.

Как вел себя Запад, с которым Сталин все время пытался «войти в долю»? Сколько ни существовал Советский Союз, Запад буквально лелеял свои маленькие пятые колонны, созданные на территории коммунистического государства. Об акциях, подобных нашумевшей сдаче Сталиным германских коммунистов, речи быть не могло. Роспуск Коминтерна символизировала замена государственного гимна с великолепного Интернационала на гимн, написанный посредственным детским поэтом и потомственным блюдолизом Сергеем Михалковым. На тот момент, меняя гимн, Сталин даже временно выигрывал в смысле международной политики — но это была колоссальная сдача идейных позиций, в перспективе означавшая закат коммунистического влияния в Европе. Не теряя мечты о мировой революции, Сталин после войны, установив лояльные Советам режимы в окрестных государствах, думал установить это влияние другими средствами, административно-командными, но только этим вопрос нельзя было решить.

В самом начале этой войны, в 1940 году, ударом ледоруба в оппозиционный череп был убит непокорный Троцкий, продолжавший в изгнании свою борьбу против сталинизма. Оторванный от дел, он большей частью был вынужден вести ее на литературном поприще, но и в этом своем качестве чрезвычайно досаждал Сталину и его окружению. Исполнителем убийства был сталинский агент Рамон Меркадер, впоследствии награжденный орденом за свой сомнительный подвиг. А в те дни «Правда» сообщала:

«Троцкий запутался в собственных сетях, дойдя до предела человеческого падения. Его убили его же сторонники. С ним покончили те самые террористы, которых он учил убийству из-за угла, предательству и злодеяниям против рабочего класса, против страны Советов».

Таким ли уж необходимым было Сталину это убийство? Накануне войны Иосиф Виссарионович делал все, чтобы уничтожить своих врагов, в первую голову в левом лагере, до которого его руки могли дотянуться. Строптивый изгнанник, Троцкий продолжал тем не менее отстаивать на международной арене Советский Союз как первое в мире государство рабочих и крестьян, по-прежнему убежденный в великой исторической миссии этого государства, пусть отягощенной сталинской диктатурой. Собственно, Троцкий был для Сталина тем самым врагом, о котором Сунь-Цзы писал в «Искусстве войны»: «Хороший враг — половина победы». Из писаний Троцкого советский властитель мог почерпнуть много полезного; но сам характер его власти исключал возможность учиться у врага. Больше, чем открытые враги, Сталину страшны были оппоненты, потенциальные конкуренты в революционном лидерстве. Уничтожив этих оппонентов, он упрочил свою власть, что позволило ему радикально решить вопросы, поставленные временем; но в перспективе, повторимся, это означало крах построенной им системы.

В 1965 году, беседуя с издателем Джанджакомо Фельтринелли, итальянским миллионером, погибшим впоследствии при участии в одной из операций «Красных бригад», Фидель Кастро заметил: «Очень трудно как делать революцию, так и защищать ее. Есть опасность, как во времена Французской революции, отправить на гильотину всех революционеров, так, что ни одного не останется, или то же самое во времена Русской революции; этой опасности необходимо избегать». Мы знаем, как лелеял сам Фидель своего собственного Троцкого — легендарного команданте Че Гевару; несмотря на все разногласия между ними, они оставались преданнейшими друг другу соратниками. Потому и удалось Фиделю провести Кубу через тяжелейшие испытания, ни разу не замарав свою революционную честь.

Назад Администратор бунта Последняя схватка Вперёд